Политика

[v_tin]

Попытка переворота в Германии: задержаны влиятельные заговорщики из спецназа, финансовых и социальных элит

[v_tin]

Georgi Kadiev

7 мин ·
Председателката на групата на Торите в Камарата на лордовете и децата й получили 29 млн. лири от лобиране за фирми, които доставят тестове и предпазни облекла за Ковид, като една от тези фирми тайно била собственост на друга фирма на съпруга й...
Тези ли ни дават акъл как да борим корупцията?
Корупцията е индивидуален акт. Политическите партии и държавите не се корумпират. Хората го правят.
И всеки сам взима решение.



88
1 споделяне

[barbaron]

!!! THINK !!!

[v_tin]

БАрби, цялата книга ли ще пуснеш

[barbaron]

В течении 1992 года чеченская тема постепенно сошла с первых полос российских газет. В Москве начали свыкаться с тем, что где-то там, на Кавказе, существовала эта нерешённая проблема, этакая «Чеченская Сечь», с которой «выдачи нет», но, поскольку решения не было видно, а больших забот она не доставляла, то всё и было оставлено так, как есть…
Осенью 1992 года Кавказ опять напомнил о себе резким обострением застарелого осетино-ингушского конфликта, который вылился в кровавые столкновения. Более 30 тысяч ингушей, включая стариков, женщин и детей, проживавших в Пригородном районе Осетии, были изгнаны осетинами из своих домов и вынуждены были в снег и метель через горы бежать в Ингушетию. Разумеется, осетины утверждали, что ингуши «первые начали», и их изгнание из собственных домов было лишь справедливым возмездием. Но как всё было в реальности, никто не знает и уже не узнает никогда…

2 ноября Ельцин подписал указ о введении на территории Осетии и Ингушетии чрезвычайного положения. Ещё ранее в регион прибыли вице-премьер Георгий Хижа и министр по чрезвычайным ситуациям Сергей Шойгу. Позже к ним присоединились все силовики: министр обороны Грачёв, министр внутренних дел Ерин и уже упомянутый министр госбезопасности Баранников. 4-5 ноября сначала части ВДВ, а потом и внутренних войск вошли в Осетию.
Затяжка с вводом войск привела к новым боям между осетинами и ингушами и стоила нескольких сотен новых трупов, прежде всего – ингушей, у которых было меньше оружия. Нужно заметить, что федеральная власть заметно подыгрывала в этом конфликте осетинам, их ополчению даже раздали оружие (в отличие от ингушей). Кроме того, федералы-пограничники «не заметили», как на помощь осетинским формированиям во Владикавказе прибыли вооружённые (тоже осетинские) части с юга, из Грузии, точнее – из Южной Осетии.
10 ноября федеральные войска из Осетии вошли в Ингушетию и дошли до Сунженского района, то есть до границы с дудаевской Ичкерией. В тот же день для переговоров с руководством Осетии и Ингушетии во Владикавказ прибыли исполняющий обязанности премьера Егор Гайдар и Сергей Шахрай, которого уже 11 ноября Ельцин назначил главой временной администрации на территориях Северо-Осетинской и Ингушский республик (и одновременно – вице-премьером правительства).

Довольно быстро удалось взять ситуацию под контроль и остановить боевые действия. Однако в результате конфликта погибло не менее тысячи человек, в том числе и несколько десятков российских военнослужащих, а проблема ингушских беженцев из Пригородного района Осетии не решена и по сей день.
Окрыленные своим сравнительно быстрым миротворческим успехом военные тут же предложили Гайдару продолжить движение войск дальше, в Чечню, и «заодно» навести порядок и там. Дудаев же, почувствовав угрозу, объявил всеобщую мобилизацию и выдвинул свои отряды на чечено-ингушскую границу.
Гайдар, понимая, что дальнейшее движение войск чревато большим кровопролитием и не испытывая иллюзий относительно возможностей имевшейся войсковой группировки, отказался от этой идеи.

Впоследствии он говорил, что его пугала идея идти на Чечню, имея в тылу возмущённую Ингушетию: он понимал, что, во-первых, ингуши были совсем не в восторге от результатов навязанного им умиротворения (которым так довольны были силовики), поскольку оно было очевидно в пользу осетин, а во-вторых, ингуши, по понятным причинам, не остались бы в стороне, начнись в Чечне тяжёлые бои, и, если не активно, то пассивно выступили бы на стороне своих вайнахских братьев. Ведь даже только из-за саботажа на коммуникациях можно было легко оказаться в банальном окружении.

Однако из кремлевского кабинета эти детали Ельцину не были видны. Для него введённое им на Кавказе осенью 1992 года чрезвычайное положение выгодно отличалось от чрезвычайного положения, введённого примерно там же год назад: теперь войска худо-бедно слушались, были вооружены и достигли желаемого результата – прекращения боевых действий. И, что самое главное, после такого «умиротворения» обе противоборствовавшие стороны не оспаривали главенства Москвы и своей принадлежности к Российской Федерации.

[barbaron]

В республике процветал захват заложников и работорговля. Всего с 1992 года было похищено и незаконно удерживалось в Чечне 1790 человек. В Чечне был устроен настоящий геноцид в отношении не-чеченцев, который привёл к тому, что подавляющее большинство русскоязычного населения (более 300 тысяч человек) вынуждено было из Чечни бежать.
В нашу задачу не входит подробное описание внутричеченских событий в период 1991–1994 годов. Скажем только, что режим Дудаева был неустойчив и часто вынужден был опираться лишь на верные ему вооружённые группировки, такие как, например, «Абхазский батальон» Шамиля Басаева или «Исламский спецназ» Руслана Гелаева.

Однажды разогнав Верховный совет и создав парламент, через какое-то время Дудаев вступил в конфликт уже и с этим «своим» парламентом. Разогнав и его, он получил решительный протест от назначенного им же самим Конституционного суда. Тогда Дудаев разогнал и Конституционный суд…
И всякий раз это не было каким-то джентельменским обменом указами и постановлениями. Всякий раз были уличные бои, стрельба и трупы. Без возражений исполнялись лишь указы Дудаева о национализации какого-либо федерального имущества. И то лишь потому, что по факту это было банальным грабежом.

Так происходило, например, разграбление воинских складов с оружием, старт которому Дудаев дал осенью 1991 года. Прибывший в мае 1992 года в Чечню новый министр обороны России Павел Грачёв подписал с Дудаевым соглашение о разделе всего военного имущества в пропорции 50 на 50.
Часто Грачёву ставят это соглашение в упрёк. Это вряд ли справедливо, поскольку фактически Грачёв этим соглашением просто зафиксировал сложившееся к тому моменту положение дел: половина складов уже была разграблена. И заслуга Грачёва состоит в том, что ему удалось договориться и вывезти в Россию хотя бы остававшуюся половину. К тому же, в рамках этого соглашения Дудаев позволил всем военнослужащим и членам их семей беспрепятственно покинуть Чечню.

Заблуждением также является утверждение, что Дудаев стремился построить светское государство. Это не так. Уже с осени 1991 года, а именно – с момента подписания Ельциным указа о чрезвычайном положении, Исполком ОКЧН призвал все мусульманские народы Кавказа к газавату против России, а сам Дудаев обратился ко всем мусульманским народам с призывом превратить Москву «в зону бедствия» «во имя ншей общей свободы от куфра (нечисти)» и объявил всеобщую мобилизацию

На всякий случай президент и парламент Чечни распространили завещание (ни много ни мало), в котором призвали народы Кавказа «не складывать знамя борьбы за свободу», «перенести страх и муки в логово зла и насилия над народами, в Москву». То есть ни о каком светском и мирном характере дудаевской Ичкерии речи не шло уже тогда, и религиозный характер противостояния педалировался Дудаевым практически с самого начала.
Каково было отношение Ельцина к Дудаеву? Галина Старовойтова в своих мемуарах писала, что Ельцин был знаком с Дудаевым с января 1991 года. По её словам, он познакомился с ним в Таллине, куда приехал вместе с Бурбулисом на встречу с руководством прибалтийских республик. Будто бы в последний момент Ельцин из соображений безопасности решил не лететь в Москву, а ехать в Ленинград на машине. И командующий дислоцированной в Эстонии дивизией дальней авиации генерал-майор Джохар Дудаев выделил ему для этого свой служебный автомобиль.

Сергей Филатов (глава президентской администрации с января 1993 по январь 1996 года), возглавлявший в январе 1991 секретариат Верховного совета РСФСР, а в ноябре ставший первым заместителем Хасбулатова, тоже утверждает, что и Ельцин и Бурбулис были знакомы с Дудаевым и даже благословляли его на то, чтобы он возглавил ОКЧН.

Бурбулис это категорически отрицает и справедливо замечает, что Старовойтовой в Таллине с ними не было и, скорее всего, все эти истории рассказал ей сам Дудаев во время многочисленных телефонных переговоров, которые она, начиная с конца 1991 года, вела с ним, пытаясь организовать его встречу с Ельциным.

Старовойтова, будучи по профессии этнографом, попала под очарование брутальной горской романтики, а Дудаев коварно эксплуатировал доброе женское сердце Галины Васильевны. Он вообще производил неотразимое впечатление на женщин. Достаточно послушать восторженные рассказы Валерии Ильиничны Новодворской о нём, чтобы понять масштабы его мужского обаяния.
Филатов также пишет, что все попытки прямой встречи торпедировал Хасбулатов. Он хотел с чеченской проблемой разобраться сам и очень ревниво относился к тому, что Ельцин пытался решить этот вопрос через его голову. Бурбулис говорит примерно то же самое. Кроме того, он грешит и на силовиков, которые, по его утверждению, тоже всячески противились прямым переговорам Ельцина и Дудаева.

Доподлинно известно лишь то, что Дудаев много раз, и до декабря 1994 года и после, в частном порядке и публично предлагал такую встречу, настаивал на ней и, можно даже сказать, уговаривал Ельцина встретиться. И такая встреча, действительно, много раз готовилась, назначались место и дата, готовились проекты документов, но всякий раз находились какие-то предпочитавшие оставаться в тени силы, которые эту встречу неизменно срывали.

Никто из публичных персон того времени в своих воспоминаниях и интервью не говорит: да, это я выступил против встречи. Да, это я сорвал её. Да, это я уговорил Ельцина не встречаться с Дудаевым. Все, напротив, говорят, что лично они были за, но какие-то неведомые «они» что-то такое шептали Ельцину на ухо, и он всякий раз уже почти подготовленную встречу отменял…
На наш взгляд, всё это бессмысленное гадание на кофейной гуще. Скорее всего, правы те, кто говорит, что Дудаев был лишь спикером воли целой группы людей (Зелимхан Яндарбиев, Мовлади Удугов, Шамиль Басаев и другие), которые представляли собой радикальное националистическое крыло ОКЧН.
Эти люди не без оснований считали, что исторически от союза с Россией чеченский народ ничего не выиграл. Сначала царское правительство проводило политику открытого геноцида. Потом советская власть фактически высосала из чеченской земли всю нефть, не потратив на Чечню и десятой доли тех денег, которые она выручила от её продажи.

Хорошо известно, что в Чечено-Ингушской АССР была самая высокая в Советском Союзе безработица, и люди постарше помнят, что в 70–80-е годы по стране постоянно кочевали из деревни в деревню бригады чеченских и ингушских шабашников-строителей в поисках заработков.

А самым страшным стала сталинская депортация, в которой погибло от голода и болезней не менее 30% чеченцев. И потом, вплоть до конца СССР, чеченцы (как и остальные депортированные народы) ходили с клеймом врагов народа и были серьёзно ущемлены в образовательных и карьерных возможностях.
Наверное, сам Дудаев, как всякий нормальный советский генерал (кстати, чтобы поступить в военное училище в 1962 году, он вынужден был назваться осетином) понимал, к какой катастрофе приведёт эскалация конфликта, и не хотел совсем рвать с Россией. И поэтому стремился лично договориться с Ельциным о какой-то схеме, удовлетворявшей амбиции обеих сторон. Но вряд ли он смог бы убедить своих коллег-националистов согласиться на такую схему.

Эти люди мыслили другими категориями, их сознание было устроено скорее мифологически, чем прагматично. Один из идеологов этого движения, вице-президент Ичкерии Зелимхан Яндарбиев (который, что характерно, был писатель и поэт), прямо говорил, что война с Россией им нужна, чтобы сломать тейповую структуру и в горниле войны выплавить единый чеченский народ.
Таким образом, любая договорённость о даже самой формальной интеграции Чечни в Россию была бы торпедирована этими людьми. А они представляли собой влиятельную, прежде всего – в военном отношении, силу. Они всё для себя уже решили и готовы были идти до конца.

Нам представляется, что в тот момент не было шансов договориться с Чечнёй о каком-то варианте интеграции, как это удалось, например, с Татарстаном. Было лишь два варианта: Чечню отпускать вовсе или воевать. В конечном итоге, как мы знаем, Ельцин выбрал войну. Бог ему судья. Скажем только, что на наш взгляд, это решение не было безальтернативным.

Вопреки гуляющим теперь пропагандистским штампам, предоставление полной независимости Чечне не стало бы концом Российской Федерации, и эффекта домино не случилось бы. Мы уже писали о том, что центробежные стремления российских регионов были сильно преувеличены задним числом уже путинскими мифотворцами.

И даже если бы вслед за Чечнёй попросилась бы на выход ещё пара северокавказских республик, то кто бы сегодня о них пожалел? Хотя и этот вариант представляется маловероятным: уж слишком плохой рекламой сепаратизму была дудаевская Чечня с безработицей в 70%, полной нищетой и бесправием подавляющего большинства простых чеченцев, с царившем в ней беззаконием, всевластием вооружённых банд и прочими прелестями этого кавказского Сомали.

[barbaron]

Формально Хасбулатову удалось достичь компромисса с Исполкомом ОКЧН. Он договорился с Дудаевым о создании временного органа власти на период до выборов нового Верховного совета Чечено-Ингушской АССР. Новые выборы были назначены на 17 ноября. Таким образом был сформирован Временный Высший Совет (ВВС) Чечено-Ингушении из 32 депутатов, сокращённый вскоре до 13 депутатов, затем — до 9. Его главой был назначен заместитель Дудаева по ОКЧН Хусейн Ахмадов.

Но эти договоренности просуществовали чуть больше месяца. 27 октября Исполком ОКЧН провел в Чечне президентские выборы, на которых победил Джохар Дудаев. А уже 2 ноября съезд народных депутатов РСФСР под председательством Хасбулатова признал эти выборы незаконными.
Характерно, что решение съезд принял с голоса: Хасбулатов просто в микрофон предложил резолюцию, и она без прений была тут же принята. Как-то само собой подразумевалось, что Чечня – это вотчина Хасбулатова, и он лучше других знает кто там легитимный, а кто нет, и как всё правильно разрулить.
Но из Чечни приходили новости одна тревожнее другой. Криминогенная обстановка накалялась, происходили постоянные стычки с применением огнестрельного оружия между противоборствовавшими группировками как по политическим, так и по криминальным мотивам. Всё чаще неизвестные бандиты стали нападать на проходившие через Чечню поезда и грабить их.
Поскольку союзные власти никак не реагировали, вооружённые гвардейцы Дудаева начали осаждать военные городки и армейские склады с оружием. Они требовали отдать им это оружие, в противном случае грозили вырезать всех, включая женщин и детей. Кроме того, началось тотальное выдавливание из Чечни всех не-чеченцев, прежде всего – русских, которые составляли тогда около трети населения (более 300 тысяч).

Стало ясно, что у Хасбулатова нет никакого позитивного сценария. После долгих совещаний и раздумий 7 ноября 1991 года Ельцин подписал указ о чрезвычайном положении в Чечено-Ингушской республике. И это стало причиной первого поражения Ельцина, тем более болезненного, что нанёс ему его Горбачёв.

Для реализации чрезвычайного положения в Грозный вылетел большой отряд ОМОНа (по некоторым данным в его составе был и отряд «Витязь») во главе с Руцким, а также отправились несколько эшелонов внутренних войск. Но министр внутренних дел СССР Виктор Баранников (который до августовских событий возглавлял МВД РСФСР), выполняя волю своего нового шефа (всё ещё президента) Горбачёва, фактически саботировал реализацию ельцинского указа.
В результате Руцкой вылетел в Грозный с безоружным ОМОНом: по плану его предполагалось вооружить уже в аэропорту Грозного – из арсенала местного МВД. Но практически весь личный состав этого МВД к тому моменту перешёл на сторону Дудаева. Вместо оружия московским гостям предложили горячее питание и посоветовали убираться обратно в Москву. А в случае непослушания – пообещали убить всех на месте. Руцкой просидел в аэропорту пару дней, пытаясь добиться от Баранникова какой-либо помощи, и, не дождавшись, бесславно улетел обратно вместе с доблестными омоновцами.

С эшелонами внутренних войск вышла примерно такая же картина: личный состав прибыл в Беслан, а техника – в Моздок. Так они и простояли несколько дней. Союзные силовики (у которых только и была реальная военная сила в тот момент) откровенно саботировали ельцинский указ. Хасбулатов впоследствии утверждал, что Горбачёв прямо сказал ему в телефонном разговоре: «В своё время вы мне в Литве не дали ввести чрезвычайное положение. Вот вам ответ».
Это было последнее действие (вернее – традиционное бездействие) первого и последнего президента СССР. Уже через несколько недель он отдаст Ельцину ядерный чемоданчик и навсегда покинет свой кабинет в Кремле.
Уже 10 ноября стало ясно, что у Ельцина, а точнее – у Российской Федерации, попросту нет сил для обеспечения силовой поддержки чрезвычайного положения. А без такой поддержки указ Ельцина не стоил бумаги, на которой он был написан.

Депутаты Верховного совета РСФСР, поняв это, недолго думая, отменили указ Ельцина. Что удивительно, эта отмена произошла несмотря на активные возражения Хасбулатова и Руцкого. Хасбулатов в тот момент ещё не был так силен, чтобы манипулировать съездом: его самого на этом же съезде едва-едва выбрали Председателем Верховного совета (до этого он был исполняющим обязанности). Ельцину же ничего не оставалось, как стерпеть это унижение: никакой контригры у него в запасе не было.

Трудно упрекнуть Ельцина в том, что случилось. Окружавшие его люди давали самые противоречивые советы. Одни считали, что ему нужно встретится с Дудаевым, как тот и просил его. Другие – что Дудаев преступник, узурпировавший власть, а поддерживавшие его люди – бандиты. И с такими людьми нельзя вести переговоры.

Военные и силовики всех мастей, как всегда, обещали закидать противника шапками, а либеральные профессора читали Ельцину лекции о тяжёлой судьбе чеченского народа и необходимости конструктивного диалога со свободолюбивыми горцами.

Если к этому добавить катастрофическую ситуацию в российской экономике, текущее руководство правительством, непростые отношения с союзным руководством, подготовку к встрече в Беловежской Пуще, обсуждение предстоящих тяжелейших экономических реформ, переговоры с США по ядерному оружию и прочие неотложные дела, которые на него навалились в тот момент, удивительно вообще, что внимания Ельцина хватило ещё и на чеченский сюжет. И что он нашёл в себе мужество не сорваться в ситуации очевидного проигрыша.

Интересно, что обычно не прощавший таких демаршей Ельцин, уже в январе 1992 года предложил Баранникову возглавить объединённое министерство внутренних дел и госбезопасности. Видимо, Баранников сумел убедить Ельцина, что он был ни при чём, хотя нам трудно представить, как ему это удалось.
Забегая вперед, скажем, что это кадровое решение было у Ельцина одним из самых неудачных: саму идею объединения КГБ и МВД в одно министерство вскоре отменил Конституционный Суд, а Баранников уже через год был обвинен в коррупции и уволен Ельциным с формулировкой «за нарушение этических норм» летом 1993 года. В октябре того же года Баранников примкнул к Хасбулатову и Руцкому, а в 1995 году внезапно умер от инсульта пятидесяти пяти лет от роду…

Чечня же с конца 1991 года была фактически предоставлена сама себе. Федеральное правительство аккуратно выплачивало местным жителям пенсии и периодически выделяло субвенции. Даже после того, как Дудаев прекратил платить налоги в общий бюджет и запретил сотрудникам российских спецслужб въезд в республику, федеральный центр продолжал перечислять в Чечню денежные средства из бюджета. Только в 1993 году на Чечню было выделено 11,5 миллиарда рублей, а российская нефть продолжала поступать в Чечню до самого конца 1994 года. При этом она, разумеется, не оплачивалась и, в основном, тут же перепродавалась за рубеж.

Но этим контакты с Чечней фактически и исчерпывались. Отдельные федеральные чиновники эпизодически встречались с руководством Чеченской республики (или как она тогда называлась – Ичкерии), но всё это было бессмысленным времяпровождением: Дудаев и его окружение не хотели никакого обсуждения вариантов вхождения с состав России.
Наметившийся, казалось, диалог в рамках двусторонней комиссии в Дагомысе тоже быстро превратился в плохой водевиль: достигнув каких-то договорённостей с чеченскими эмиссарами, чиновники из Москвы через короткое время получали сообщение, что все эти договоренности дезавуированы Дудаевым, и нужно начинать всё сначала.
При этом открытые границы с Россией и свободное движение товаров и людей независимую и суверенную Ичкерию полностью устраивало. Как и единая валюта: на операциях с фальшивыми чеченскими авизо она заработала не менее четырех триллионов рублей.

Несмотря на то, что Дудаев постоянно твердил, что в Ичкерии создано новое, сильное и работающее государство, в действительности, государственная система ЧРИ оказалась крайне неэффективной, и, к тому же, в период 1991—1994 годов она стремительно криминализировалась.
В 1992—1993 годах на территории Чечни было совершено свыше 600 умышленных убийств. За период до начала 1995 года на Грозненском отделении Северо-Кавказской железной дороги подверглись вооружённому разграблению более 800 поездов. В 1992—1994 годах в результате вооружённых нападений погибло 26 железнодорожников. Сложившаяся ситуация вынудила правительство России принять решение о прекращении движения поездов по территории Чечни с октября 1994 года.

[barbaron]

Если в 1990 году Ельцин, подчёркивая свою приверженность демократии и неприятие союзных (советских) властей, громогласно заявлял в Уфе: «возьмите ту долю власти, которую сами можете проглотить», то теперь он должен был и сам так разделить власть с автономиями, чтобы это не привело к их полному отделению от России. Ельцин был глубоко убеждён, что Российская Федерация ни в каком случае не должна повторить судьбу Союза.

Но сохранить Россию единой было сложно. И хотя большая часть национальных автономий удовлетворилась самоуправлением, финансированием развития национальных школ, языка и культуры, официальным переименованием и некоторым пересмотром своего экономического и налогового положения, некоторые из них продолжали требовать независимости – Чечня, Татария, Башкирия и даже Карелия (знакомая Ельцину по XIX конференции КПСС в 1988 году).
Нужно признать, что в тот сложный момент Ельцин сделал невозможное: несмотря на все трудности, 31 марта 1992 года он организовал подписание федеративного договора, то есть договоров о разделении полномочий центральной власти отдельно с суверенными республиками (бывшими автономными), отдельно с краями и областями и отдельно с автономными областями и округами. В Российской Федерации ему удалось добиться от субъектов того, что не удалось Горбачёву в СССР.

Сейчас многие говорят, что Путин в начале 2000-х годов спас страну от развала. Даже Анатолий Чубайс, прекрасно зная, что это не так, поддакивает кремлёвским сказочникам и повторяет эту чушь. Правда же состоит в том, что этот вопрос, за несколькими исключениями, фактически был закрыт уже в 1992 году.
Только две республики отказались подписать договор – Чечня и Татария (которую теперь следовало называть Татарстаном). Президент последней Минтимер Шаймиев за десять дней до подписания федеративного договора устроил в республике референдум, по результатам которого Татарстан должен был отныне существовать как «суверенное государство, субъект международного права, строящее свои отношения с Российской Федерацией и другими республиками, государствами на основе равноправных договоров».
Переговоры Ельцина с Шаймиевым растянулись после этого на два года, и только в 1994 году с Татарстаном был подписан отдельный договор, разграничивавший полномочия между Казанью и Москвой и дававший республике самое широкое самоуправление и полное распоряжение ресурсами. Договор этот будет изменён в 2007 году и отменён в 2017.

Но фактически с самого начала Татарстан как был, так и остался частью России, имея в реальности полномочий ничуть не больше, чем любая другая автономия, вроде Башкирии, Якутии или Бурятии. На это была одна очень важная причина, которую хорошо понимал Виктор Степанович Черномырдин, но в тот момент не понимали ни Ельцин, ни Гайдар.
Дело в том, что экономической основной предполагаемого суверенитета Татарстана могла стать только добываемая там нефть. Вся остальная экономика Татарстана была настолько глубоко интегрирована в российскую, что ни о каком отделении на этой основе не могло быть и речи. Но в татарской нефти много серы. И ещё со времен СССР власти смешивали высококачественную низкосернистую нефть из Западной Сибири (международное название «Siberian Light») с низкокачественной татарской и получалась советская экспортная смесь «Urals», которая торговалась с дисконтом к международному стандарту североморской нефти «Brent» (в то время как нефть «Siberian Light», продавайся она без добавления татарской нефти, торговалась бы практически без дисконта). На этом терялись огромные деньги, но идеологические установки дружбы народов в СССР заставляли фактически субсидировать татарских нефтяников за счёт их коллег из Западной Сибири.

Если предположить, что Татарстан стал бы независимым государством, то для того, чтобы отключить его от экспортного нефтепровода были бы все основания. Либо он должен был бы компенсировать те потери, которые несли нефтедобывающие компании России в связи с тем, что они должны были смешивать свою нефть с татарской, а такие компенсации сразу делали бы татарский экспорт убыточным. Особенно при тех ценах на нефть, которые держались все 90-е годы.

Как только казанских вождей поставили перед этим фактом, вся их сепаратистская риторика сразу пошла на убыль, и фактически уже к середине 90-х тема была закрыта. Поэтому нынешние рассказы про агрессивный татарский сепаратизм 90-х – не более чем раздувание не существовавшей в реальности угрозы и пропагандистская выдумка в общем русле демонизации и вульгаризации ельцинского периода российской истории.
Позже спорадические всплески сепаратизма ещё случались – в виде Уральской республики Эдуарда Росселя и Дальневосточной республики Евгения Наздратенко. Но Ельцин быстро купировал их жёсткими кадровыми решениями, и для других региональных лидеров эти казусы стали скорее антирекламой сепаратизму, чем притягательным примером.

Особняком в процессе выстраивания новой России стоит история взаимоотношений с Чечнёй. С сентября 1991 года статус Чечни, отделившейся от Ингушетии и категорически настаивавшей на полной своей независимости, оставался неопределённым. Новый президент новой республики Ичкерия Джохар Дудаев, провозгласив независимость, упорно настаивал на полном суверенитете своей республики и о каком-либо варианте вхождения в состав Российской Федерации вести переговоры решительно не хотел.
События развивались следующим образом. Как мы писали раньше, после разгона 6 сентября 1991 года Верховного Совета Чечено-Ингушской (ЧИ) АССР власть в республике захватил Общенациональный конгресс чеченского народа (ОКЧН) во главе с генералом авиации Джохаром Дудаевым. Во время этих событий по меньшей мере один человек погиб: мэра Грозного Юрия Куценко выбросили из окна. Много людей получили серьёзные травмы.
Буквально через пару дней в Грозный вылетел Геннадий Бурбулис. Он пробыл там три дня и непрерывно разговаривал с Дудаевым. В какой-то момент он спросил Дудаева: «А не могли бы мы поговорить тет-а-тет, без постоянного присутствия вашей многочисленной вооруженной до зубов охраны? Разве вы меня боитесь?»

Попытка сыграть на самолюбии горца не сработала: Дудаев никак не ответил на его предложение. Видимо, даже этот вопрос Дудаев не мог решить самостоятельно и должен был обсудить его со своими коллегами. Только после этих консультаций на следующее утро они встретились вдвоём, и никого рядом не было.

Сначала разговор шёл обычным порядком: Бурбулис, как и на всех предыдущих их встречах, предлагал какие-то взаимоприемлемые варианты интеграции для Чечни и России, а Дудаев отказывался обсуждать что-либо кроме полной независимости Чечни. В какой-то момент Дудаев вполголоса сказал Бурбулису: «Мне очень нужна личная встреча с Ельциным».

И дальше, как ни в чем ни бывало, он продолжил разговор в прежнем русле. Бурбулис утверждает, что Дудаев всем своим видом дал ему понять, что эта встреча с Ельциным для него критически важна, и что после неё всё может сильно измениться в лучшую для всех сторону.

По возвращении в Москву Бурбулис в узком кругу рассказал о своём визите в Грозный. Больше всех против встречи Ельцина с Дудаевым выступал Руслан Хасбулатов, и уже 15 сентября Хасбулатов сам отправился в Грозный во главе спешно организованной им делегации Верховного совета России и предпринял попытку самостоятельно найти компромисс.

Хасбулатов в 1990 году был выбран на съезд народных депутатов РСФСР от Чечено-Ингушской АССР и слыл в Москве человеком, в Чечне очень авторитетным. Скорее всего, он и сам считал себя таковым и был уверен, что сумеет разрешить эту конфликтную ситуацию.

Тут важно заметить, что другим народным депутатом РСФСР от ЧИ АССР был первый секретарь чечено-ингушского обкома КПСС Доку Гапурович Завгаев. Который, параллельно со всеми своими должностями, был ещё и депутатом Верховного Совета ЧИ АССР и, разумеется, его председателем.
Именно Завгаева Дудаев и прогнал 6 сентября. Разумеется, когда делегация во главе с Хасбулатовым прибыла в Грозный, то, предполагая, что Хасбулатова и Завгаева связывают какие-то отношения, Дудаев не мог воспринять приехавших иначе, как московский десант в защиту Завгаева.

[barbaron]

Россия, при активной поддержке США, взяла на себя права и обязанности СССР как члена ядерного клуба. Остальные республики, кто добровольно, кто под давлением США и России, согласились начать вывоз ядерного оружия в Россию, а в мае 1992 года был подписан Лиссабонский протокол – дополнение к договору СНВ-1, по которому Белоруссия, Украина и Казахстан обязывались стать безъядерными странами. Украина, однако, запросила за этот статус большую компенсацию и ратифицировала лиссабонские соглашения только в 1994 году. Россия осталась единственной ядерной державой среди бывших советских республик.

Что же касается обычных вооружений, то главный спор разгорелся между Россией и Украиной за статус Черноморского флота, главной базой которого всегда был крымский Севастополь. После августовского путча в Москве Украина, как и Россия, активизировала оформление своей полной независимости. В рамках этого процесса президент Леонид Кравчук заявил, что все вооружённые силы, размещённые на Украине, должны стать украинскими, в том числе и флот. Беловежские соглашения в декабре ситуацию не прояснили: новые государства СНГ получали свои вооружённые силы, однако создавалось и общее командование, под которое попадали стратегические силы. Относился ли к ним Черноморский флот, было неясно.

Уже к весне выяснилось, что и президент Кравчук, и президент Ельцин считают флот своим и не готовы им пожертвовать. В апреле в Киеве и в Москве оба президента подписали похожие указы, передававшие флот в подчинение министерств обороны соответственно Украины или России. С этих указов и началось затяжное противостояние, приведшее в конце концов к нынешней ситуации.
Заметим, что речь шла не о нефти или других экономически важных ресурсах и не о ядерном оружии. Чем же так важен оказался запертый Босфором в Чёрном море флот?

Для обеих сторон это был вопрос принципа. Украина видела этот флот своим просто по причине его размещения в украинском теперь Севастополе, кроме того, других военно-морских сил у неё не было вовсе, и статус морской державы мог быть обеспечен только таким образом.
Для Ельцина же (и в этом он оказался вполне солидарен со всё более оппозиционным ему Верховным советом) принцип был другим. Россия стала правопреемницей СССР, но легко можно было распространить это правопреемство и дальше в историю – Российской империи. Собственно, даже не флот оказался предметом спора, а Крым и, особенно, Севастополь – «гордость русских моряков», который никак не мог стать городом моряков неслыханной «географической новости» – Украины.

В российской прессе и даже в Верховном совете стали поминать недобрым словом Никиту Сергеевича Хрущёва, передавшего в 1954 году советский Крым от РСФСР – УССР. А то обстоятельство, что большинство жителей Крыма говорило по-русски, позволяло российским депутатам требовать пересмотра государственного статуса Крыма, невзирая на Беловежские соглашения, провозглашавшие границы стран СНГ хоть и прозрачными, но нерушимыми.
Прямо поддержать идею «Крым – русский» придумавший интернациональное слово «россияне» и признавший украинские границы Ельцин не мог. Но, если в дальнейших событиях одними из его главных противников окажутся именно патриоты-державники, обвинявшие его в развале «могучего» СССР, то это вовсе не означало никакого иммунитета Ельцина к очень понятным всякому русскому мифам о «славе русского оружия». А Севастополь был воплощением этой славы.
Миф Севастополя вообще является прекрасной иллюстрацией того, что хорошей пропаганде всё равно в чём черпать своё вдохновение: при дефиците побед она может приучить людей гордится и поражениями. С момента своего основания в 1783 году, Севастополь всерьёз осаждали дважды: в Крымскую войну и в начале Великой Отечественной. И оба раза противнику удалось его взять. Однако в советской и российской пропаганде его упорно называли и называют «неприступным».

В настоящее время Севастополь не имеет никакого серьёзного военного значения: у флота, запертого НАТО в Черном море нет ни малейшей возможности для стратегического манёвра, а перемещения на пару сотен километров от берега (до Турции – триста километров) практически бессмысленны с учётом дальности и скорости современных авиации и ракет.
При наличии военно-морских баз в Румынии, Болгарии, Турции и при дружественных Грузии и Украине у НАТО нет и не может быть никакого интереса к Севастополю. Но российская пропаганда упорно доказывает, что если бы там не было российских солдат, то там были бы солдаты НАТО…

Севастополь имел значение в XVIII-XIX веках – как плацдарм для морской атаки на Константинополь, начиная с «Греческого проекта» Екатерины Великой и продолжая проектами всех её последователей. Но с учётом современного положения дел роль Севастополя как военного порта стала бессмысленной. Однако абсурдность севастопольского мифа не помешала сначала Ельцину, а потом и Путину, продолжать вбухивать в Севастопольскую военно-морскую базу и в Черноморский флот огромные деньги и всячески при этом себя нахваливать за «отстаивание геополитических интересов России».
Справедливости ради нужно сказать, что в 1992 году ни Ельцин, ни Кравчук не могли позволить себе сосредоточиться исключительно на воинской славе и имперских мифах. Дело было даже не в маловероятном тогда военном конфликте между ними за Крым, а в ограниченных экономических возможностях содержать Черноморский флот. Поэтому пришлось так или иначе договариваться.

Встретившись в Дагомысе, а затем в Ялте, президенты договорились поделить флот позже, оставив его пока под общим командованием. Таким образом российское присутствие в Севастополе стало легитимным. Но раздел флота всё же начался, причем стихийно: часть кораблей стояла на рейде Севастополя без каких бы то ни было флагов, а на части флаги поднимали сами экипажи: кто-то жёлто-синий, а кто-то возрождённый андреевский.
Однако не крымская тематика была в центре ельцинского внимания. Сделавшись президентом независимой России, он настойчиво искал дружбы с бывшим главным стратегическим противником СССР – с США, тем более что дружба эта была для России жизненно необходима, хотя бы из соображений экономического выживания.

Практически весь 1992 год, особенно его первую половину, в международных делах Ельцина волновали прежде всего вопросы гуманитарной помощи России. Достаточно изучить график его встреч и телефонных переговоров с западными лидерами и ознакомится с темами, которые там обсуждались, чтобы в этом убедиться.

30 января 1992 года Ельцин отправился на неделю в Америку на встречу с Джорджем Бушем, которого он называл теперь не иначе как своим другом. На встрече в Кемп-Дэвиде Ельцин торжественно объявил, что суверенная Россия не считает США своим потенциальным противником, и российское ядерное оружие не нацелено больше на американские города и военные объекты. Холодная война была официально объявлена оконченной, а друзья договорились о взаимных официальных визитах на ближайшее время.

Но главным для Ельцина было другое: «В частности, мы обсудили экономическую реформу в России, равно как и вопросы сотрудничества и помощи с тем, чтобы эта реформа не задохнулась». Хотя российский президент утверждал: «Я приехал сюда не с протянутой рукой, чтобы просить помощь», именно этим он и занимался, пугая Буша возобновлением Холодной войны в случае провала его реформ. Во время нового – государственного – визита в июне он выскажется образнее и точнее: «Сегодня свободу Америки защищают в России. Если реформы провалятся, это обойдется в сотни миллиардов».

США и Запад в целом (особенно – Германия) и до этого оказывали СССР гуманитарную помощь, прежде всего – продовольствием. Так в 1991 году только США поставили в СССР более 300 тысяч тонн продовольствия.

Так и в этот раз, в ответ на призыв Ельцина, администрация Буша с помощью военно-транспортной авиации США начала гуманитарную операцию «Provide Hope». Всего США в 1992 году разными способами поставили в Россию ещё около 300 тысяч тонн продовольствия. До сих пор в России помнят «ножки Буша» – куриные окорочка, которые помогли решить проблему голода.

Общая гуманитарная помощь США России в течении 90-х годов составила около 11 миллиардов долларов. В целом же, гуманитарная помощь Запада ельцинской России никогда не оценивалась, но, видимо, составила примерно 20 миллиардов. Это была и продовольственная помощь, и гранты на поддержку рыночных реформ, и многие другие формы поддержки, в том числе в сфере образования.
Сегодня, по традиции, которой уже больше ста лет, Россия либо отрицает сам факт такой помощи, либо считает её мелкой, унизительной подачкой, которая ничего не решала. Что ж, такова видимо наша российская привычка: всех упрекать в неблагодарности, но самим никогда её ни к кому не испытывать. Есть в этом даже что-то по-детски трогательное: так подростки не любят говорить «спасибо», видя в этом унижение своего достоинства…

Параллельно с дискуссиями о Севастополе и Крыме и налаживанием отношений с Западом в целом и с США в частности, шли не менее важные и более потенциально опасные дискуссии о принадлежности Чечни, Татарии, Башкирии и других национальных автономий входивших в состав России.

Ещё до ликвидации СССР, в рамках начавшегося парада суверенитетов союзных республик, национальный сепаратизм появился и в автономных республиках РСФСР. Требования 1990-1991 годов по большей части сводились к непосредственному членству этих автономий в СССР, минуя российскую федерацию. Такие же требования предъявлялись и при участии автономий в «ново-огарёвском процессе». Окончательное уничтожение СССР в декабре 1991 года изменило направление требований. Речь в ряде автономий пошла о полной независимости.

[barbaron]

Кох Альфред

12 декември 2021 г.
Живая книга о Ельцине
Глава 7. Елцин. Реформи, част 1

Само же признание долга СССР ничего хорошего России не дало. Первоначальный расчет на то, что зарубежные активы СССР (включая здания посольств, консульств и торгпредств), алмазный фонд и золотой запас, а также долги других стран Советскому Союзу с лихвой перекроют этот долг, оказался абсолютно ошибочным, поскольку среди должников СССР были сплошь бедные и развивавшиеся страны, и практически весь этот долг номиналом в 150 миллиардов долларов пришлось списать. Всего удалось получить в счёт этого долга лишь около 8 миллиардов долларов. При этом золотой и валютный запасы были растрачены ещё властями СССР.

Ещё один аргумент в пользу решения о принятии всего долга СССР на себя сторонники этого решения обосновывают необходимостью получения международной финансовой помощи. Будто без этого России не были бы выделены жизненно необходимые средства на экономическую стабилизацию.
Судя по всему, этот тезис тоже довольно сомнителен, поскольку вся международная финансовая помощь за годы реформ составила 24 миллиарда долларов, из которых более 7 миллиардов составила помощь в виде реструктуризации этого самого долга бывшего СССР. То есть не будь этой помощи вовсе, то, при отсутствии долга СССР, Россия была бы в чистом плюсе на 116 миллиардов долларов. И, разумеется, при таких обстоятельствах ни в какой помощи не нуждалась бы вовсе.

Долг СССР повис тяжёлой гирей на и так ослабленной кризисом экономике России и выплачивался все следующие 17 лет. Это чудовищное по своей бессмысленности решение резко снизило кредитный рейтинг России и, следовательно, исключило возможность получения значимых кредитов на внешнем рынке. Отсутствие же возможности серьёзных заимствований усилило тяготы реформ, что, возможно, явилось одной из основных причин, почему их не удалось провести таким образом, каким они изначально замышлялись Гайдаром.
Характерно, что другой долг СССР, долг по сберегательным вкладам населения, не вызывал у господина Авена таких эмоций. И он в то время не предлагал этот долг перед собственным народом каким-то образом компенсировать. В этой части вопросы морали стали волновать его лишь спустя тридцать лет, когда почти половина всех участников тогдашних реформ (Ельцин, Черномырдин, Гайдар, Лопухин, Машиц и другие) уже умерли, и их стало можно безнаказанно критиковать.

Позиция господина Авена тем более удивительна, что он, как мало кто другой, знает: если в дополнение к советскому внешнему долгу они повесили бы на Россию ещё и внутренний долг перед гражданами, то это не только окончательно похоронило бы рыночные реформы, но, скорее всего, уничтожило бы и саму Россию. Во всяком случае в том виде, в котором мы её знаем сегодня.
В конечном итоге, как известно, окончательный вариант дележа активов и долгов бывшего СССР выглядел так: всё забрала Россия. Это полностью вписывалось в представление Ельцина о роли России в мире и в постсоветском пространстве: Россия – это СССР, его роль она и должна играть впредь. То, что она стала меньше, беднее, что она стала демократической, что в России начались рыночные реформы – это ничего не меняло в её геополитическом позиционировании.

Можно сколько угодно спорить, что именно было важнее для Ельцина: демократические ценности и рыночные реформы или позиционирование России как великой державы с пресловутыми «сферами влияния» и с вечным, то нараставшим то ослабевавшим противостоянием с то ли реальными, то ли вымышленными геополитическими завистниками? Чем он готов был пожертвовать и ради чего: демократией и рынком ради геополитики или геополитикой ради демократии и рынка?
Нам кажется, что он сам не знал ответа на этот вопрос и, возможно, никогда по-настоящему перед собой его не ставил. Он был человек интуитивный, страстный, очень властный и честолюбивый. К тому же он был, по сути своей, обычным советским руководителем-традиционалистом и, как и его советские предшественники, считал, что ради «величия державы» народ может и потерпеть. И это важное, на наш взгляд, обстоятельство оставило свой характерный отпечаток на всех реформах 90-х.

К тому же нельзя забывать и того, что вся эта имперская геополитическая риторика была важна в непростом диалоге Ельцина с высшим армейским командованием и даже шире – со всем военным лобби, включавшим в себя ещё и ВПК. Разумеется, вся эта социальная группа была пропитана милитаризмом, а их сознание было органично-имперским. И для них выбор между пушками и маслом решался однозначно в пользу пушек.

В тот период Ельцину нужно было заручиться хотя бы нейтралитетом этих людей. Поскольку, перейди они на сторону его оппонентов, на его правлении можно было бы смело ставить крест. А так как мы знаем, кто был его непримиримыми оппонентами в то время, то не будет сильным преувеличением утверждать, что крест можно было бы ставить не только на самом Ельцине, но также и на демократии в целом и на рыночных реформах в частности.
Ельцин специально избегал возникновения дополнительных точек раздражения между Кремлем и военным лобби прежде всего потому, что и без них напряжение по этой линии было очень высоким: практически вся бывшая Советская Армия (более 2 миллионов человек) финансировалась практически исключительно одной Россией, и Ельцин знал, что ему в самое ближайшее время придётся её сократить более чем вдвое.

С учётом сказанного, становится понятным, почему в общей проблеме дележа советского имущества Ельцин уделял такое огромное внимание судьбе очень специфической части советского наследия – военному арсеналу СССР и, прежде всего, ядерному оружию.
Фактическое, но публично никогда не признанное, поражение СССР в Холодной войне и потепление отношений с США и НАТО дали новый импульс начатому еще Горбачёвым процессу постепенного ядерного разоружения. Но ядерный арсенал СССР в основном сохранился и был размещен в четырёх республиках – России, Белоруссии, Украине и Казахстане.

Беловежские декларации об общем военном пространстве не могли, во всяком случае в части ядерного оружия, устроить ни Ельцина, ни, что не менее важно, США. Американцы не могли позволить, чтобы контроль за распространением ядерного оружия резко усложнился из-за того, что это оружие расползлось бы по всему постсоветскому пространству, и риск его попадания в руки террористов стал бы недопустимо высок.

Поэтому Россия, при активной поддержке США, взяла на себя права и обязанности СССР как члена ядерного клуба. Остальные республики, кто добровольно, кто под давлением США и России, согласились начать вывоз ядерного оружия в Россию, а в мае 1992 года был подписан Лиссабонский протокол – дополнение к договору СНВ-1, по которому Белоруссия, Украина и Казахстан обязывались стать безъядерными странами. Украина, однако, запросила за этот статус большую компенсацию и ратифицировала лиссабонские соглашения только в 1994 году. Россия осталась единственной ядерной державой среди бывших советских республик.

Что же касается обычных вооружений, то главный спор разгорелся между Россией и Украиной за статус Черноморского флота, главной базой которого всегда был крымский Севастополь. После августовского путча в Москве Украина, как и Россия, активизировала оформление своей полной независимости. В рамках этого процесса президент Леонид Кравчук заявил, что все вооружённые силы, размещённые на Украине, должны стать украинскими, в том числе и флот. Беловежские соглашения в декабре ситуацию не прояснили: новые государства СНГ получали свои вооружённые силы, однако создавалось и общее командование, под которое попадали стратегические силы. Относился ли к ним Черноморский флот, было неясно.

Уже к весне выяснилось, что и президент Кравчук, и президент Ельцин считают флот своим и не готовы им пожертвовать. В апреле в Киеве и в Москве оба президента подписали похожие указы, передававшие флот в подчинение министерств обороны соответственно Украины или России. С этих указов и началось затяжное противостояние, приведшее в конце концов к нынешней ситуации.
Заметим, что речь шла не о нефти или других экономически важных ресурсах и не о ядерном оружии. Чем же так важен оказался запертый Босфором в Чёрном море флот?

[barbaron]

Кох Альфред

12 декември 2021 г.
Живая книга о Ельцине
Глава 7. Елцин. Реформи, част 1
...
Люди смотрели на окружавшую их жизнь, на нищету, безработицу, на криминальную статистику, анализировали экономические показатели, на своей шкуре чувствовали всю тяжесть кризиса, но при этом как-то считалось, что это всё понарошку, несерьёзно, что резервы нескончаемы и что просто «начальники плохие», а страна – по-прежнему великая и могучая. Нация и ее элита не отрефлексировали своё поражение и не артикулировали его. Напротив, видели себя победителями коммунизма. По умолчанию ситуация оценивалась где-то на промежутке между «досадным недоразумением» и «временными трудностями».
Как-то само собой подразумевалось, что, фактически ополовинив население и территорию, люди по-прежнему живут всё в том же СССР, который просто сменил вывеску. И что страна, как неразменный пятак, ополовинившись, отнюдь не стала меньше и слабее. И если эта ополовиненная страна не в состоянии была удовлетворить их амбиции и запросы, то вовсе не потому, что она стала меньше и слабее, а потому, что «начальники воруют».

А сами начальники, в свою очередь, были убеждены, что этой новой стране за каким-то чёртом нужны были все эти стратегические ядерные подводные лодки и крейсера, ракеты и бомбардировщики, и что без них совсем никак невозможно. Солдаты великой армии умирали с голоду в своих казармах (например, на острове Русский) и зарабатывали на еду проституцией (описан случай, когда солдаты предлагали свои услуги прямо на Красной площади), но никому в голову даже не пришла мысль: а зачем нищей стране нужна такая дорогая армия, обслуживавшая абсолютно бессмысленные амбиции?
И когда для того, чтобы получить место в Совете Безопасности ООН, понадобилось весь внешний долг СССР взвалить на одну Россию, российская власть не задумываясь это сделала, хотя в этот же самый момент оставила без компенсаций собственный народ, у которого прежние власти украли все сбережения.

В стране не оказалось ни одной политической силы, которая предложила хотя бы обсудить целесообразность этого шага, настолько очевидной казалась всем необходимость заседать в Совбезе ООН по сравнению с какими-то вкладами граждан в сберкассах… Разумеется, Ельцин, как всякий великоросс, был апологетом этого мифа. Он с ним вырос, он был для него органичен, другой роли для России он не представлял, а сам себя видел, конечно же, правителем только такой великой и могучей России, которую «все бояться и уважают».
Когда мы в дальнейшем будем обсуждать ход реформ, нужно всё время держать в голове это обстоятельство. Скорее всего, путь к успешной модернизации страны лежал через искреннее осознание народом полной идейной, институциональной и экономической катастрофы прежнего государственного строя. Как это было, например, в послевоенных Японии и Германии.
И задача новой элиты как раз и состояла в том, чтобы открыть народу глаза на реальное положение вещей. Но особенность того периода отечественной истории была в том, что такого осознания не произошло, за редким исключением, даже внутри элиты. И, следовательно, такая картина мира не стала мейнстримом.

Напротив, все надеялись, что рыночные реформы дадут быстрый и очень мощный эффект, поскольку были в плену прежних представлений о великолепных стартовых возможностях России в виде образованного, квалифицированного и работящего народа, нескончаемых ресурсов и тому подобного. Все ждали, что на Россию прольётся золотой дождь инвестиций, и в считанные месяцы она превратится в настоящее Эльдорадо.
В тот момент за пределами политической реальности была, например, возможность заявить о том, что реформы займут годы, что ситуация ещё долго будет не просто плохой, а будет ухудшаться, что в стране огромное количество ненужных производств, что огромная скрытая и явная безработица и нищета неизбежны и так далее. И хотя это была чистая правда, любой политик, который выступил бы с такими заявлениями, мгновенно потерял бы всякую поддержку народа и элиты. Ожидания у людей были совершенно другими, и Ельцин вынужден был с этим считаться.

Никто точно не знает, осознавал ли Ельцин реальные масштабы тех реформ, которые необходимы России, и те тяготы, которые ей придется пройти на этом пути, и понимал ли он, что всё это займет годы. Возможно, он и сам искренне считал, что к осени 1992 года начнётся постепенное улучшение ситуации.
Но это и не имеет особого значения, поскольку, повторимся, в тот момент все ждали чуда, и любой электоральный политик не мог сообщить россиянам, что чудес не бывает, без риска закончить на этом свою карьеру. Таким образом, у Ельцина, фактически не было выбора, безотносительно того, понимал ли он сам всю грандиозность и сложность стоявших перед страной задач или тоже находился в плену мифа о быстрых и безболезненных реформах.
Егор Гайдар, спустя годы, часто говорил, что он знает только одного политика – Уинстона Черчилля, который в 1940 году, заявив нации, что он «не может обещать ей ничего кроме крови, пота и слёз», получил её поддержку. Все остальные политики в аналогичных обстоятельствах предпочитали давать более оптимистические обещания. Не стал исключением и Ельцин.
Начало суверенного правления президента России стало временем не только весьма радикальных реформ, но и жёсткого противостояния с довольно быстро появившейся оппозицией во власти и в народе, выступавшей не только против реформ, но и против самого Ельцина как президента. И, разумеется, Ельцин вынужден был пожать горькие плоды ответственности и тяжести власти избранного народом вождя.

В целом, в первые два года независимого существования России параллельно шли три необходимых и неизбежных процесса: оформление полноценной государственности, радикальные экономические реформы и набирающий обороты конфликт между президентом и всё более непримиримой оппозицией ему.
Оформление новой российской государственности началось сразу после подавления августовского путча, ещё до окончательного упразднения СССР в Беловежской пуще, и заключалось в постепенном переведении советских властных, силовых, экономических и дипломатических структур на территории России в её подчинение. Но это, разумеется, не решало всех проблем, связанных с распадом Союза и началом независимого существования России, как и других бывших советских республик.

Например, довольно сложно было разделить олимпийскую сборную команду СССР, поэтому на олимпиадах 1992 года в Альбервиле и Барселоне под олимпийским флагом выступала объединённая команда бывших союзных республик (к летним играм в Барселоне Эстония, Латвия и Литва сформировали уже собственные сборные).
На протяжении всего 1992 года новые государства оформляли свой суверенный статус, заключая друг с другом и со всеми другими странами мира договоры о признании и дипломатических отношениях. Россия в этом процессе играла особую роль, заняв с 24 декабря 1991 года место СССР в Совете Безопасности ООН и, в целом, объявив себя преемником СССР во всех международных организациях и договорах.

Характерно, что место в Совете Безопасности ООН было получено Россией без какого-то специального договора, с молчаливого согласия всех остальных его членов.
По свидетельству Юлия Воронцова, который тогда был постоянным представителем сначала СССР, а потом России в Совете Безопасности ООН, формулу подсказали американцы: они предложили, чтобы Ельцин написал письмо генеральному секретарю ООН, в котором объявил бы Россию «продолжателем» СССР. Тут важно заметить, что никто не настаивал на «правопреемнике», оказалось достаточно расплывчатого «продолжателя».
Также, по свидетельству Геннадия Бурбулиса, место в Совбезе ООН досталось России отнюдь не в обмен на принятие на себя внешнего долга СССР (около 140 миллиардов долларов). Эти два вопроса в декабре 1991 года никто на международной арене не связывал.

Таким образом, казалось бы, ставшее уже аксиомой представление о том, что Ельцин взял на Россию внешний долг СССР лишь потому, что иначе бы она лишилась места в Совете Безопасности ООН, на поверку оказывается всего лишь гипотезой, которую ещё предстоит либо доказать, либо опровергнуть.
Это тем более верно, что переговоры между членами СНГ о правопреемстве союзного долга и разделе активов СССР велись вплоть до лета 1992 года, то есть до времени, когда Россия уже полгода как заседала в Совбезе ООН.
Но правда состоит также и в том, что в воображение самого Ельцина эти две вещи были почему-то связаны и, следовательно, ответственность за это решение несут, помимо Ельцина, те люди, кто эту связь ему в голову вложил.
Бурбулис вспоминает, что самым активным сторонником принятия Россией долга СССР был тогдашний председатель Комитета внешнеэкономических связей России (а впоследствии – министр внешнеэкономических связей) Пётр Олегович Авен, который отказ оплачивать долг СССР отчего-то называл «аморальным».

[barbaron]

Кох Альфред

12 декември 2021 г.
Живая книга о Ельцине
Глава 7. Елцин. Реформи, част 1

Към края на 1991 г. Борис Николаевич Елцин е на върха на политическата си кариера. Беше се превърнал в народен герой-завоевател, беше елиминирал всички конкуренти по пътя си и имаше повече от достатъчно власт, за да взема всички правителствени решения. Най-важният етап от постигането на властта беше приключил. Сега беше необходимо да се запази тази власт и с нейна помощ страната да бъде окончателно изведена от продължителната криза, в която бавно потъваше през цялото предходно десетилетие.

Ситуацията в страната изискваше решителни действия от страна на Елцин - не само критични и съкрушителни, но и творчески и конструктивни. Русия, която за една нощ се превърна в независима и суверенна държава, се нуждаеше не само от красиви символи като трикольора и двуглавия орел, но и от незабавни, спешни и отдавна закъснели реформи (преди всичко икономически) - за да оцелее.

Но решенията, които взема президентът на новата държава, се оказват сериозно изпитание за любовта на народа към него. А отговорността за тях се оказа изключително тежко бреме, още повече че тези решения не можеха да станат популярни сред мнозинството руснаци, не можеха да предизвикат същия ентусиазъм и единство около героя, както прословутата "борба с привилегиите" или конфронтацията със съветския център, например.
Елцин добре знаеше, че Русия не е само и не толкова московската интелигенция, събрана около Белия дом. Русия е сложна, разнородна и като цяло доста консервативна и закостеняла социална система, в която човек много бързо може да загуби целия си политически престиж и която лесно може да превърне всеки герой в изгнаник и да го изпрати на бунището на историята.

Разбира се, подобна перспектива не влизаше в плановете на нашия герой. Ролята на халиф за един час изобщо не го устройваше. Той възнамеряваше да управлява Русия щастливо до края на дните си. Какво му е било необходимо, за да го направи? Не е толкова малко, колкото изглежда на пръв поглед: той имаше народната любов, известна харизма, бруталната си интуиция, опита си на икономически ръководител и партиен функционер, както и невероятна амбиция, натрупана през последните четири години. И най-накрая, той имаше власт. Някои от тях. Никой друг не е имал повече власт по това време...
През последните години той винаги се противопоставя на тези, които са над него - Политбюро като цяло, Лигачов, Горбачов или ГКЧП. Сега над Елцин нямаше никакви сили. Макар че Елцин често се хвалеше, че длъжностите, които е заемал дотогава, никога не са започвали с думата "заместник", истината беше, че за пръв път той се оказа в положението на човек, който на практика няма началници, освен Бога...

Пред него се простираше огромна, невиждана досега страна. Това беше територия, която на някои места беше едва населена, с огромни студени пространства, разпадащ се държавен апарат и беден, дезориентиран народ. Това беше страна, която се беше сринала до уши в конкуренцията с една съзнателно по-могъща в икономическо и интелектуално отношение коалиция от държави, наричана общо "Западът". Страна, която претърпя пълно морално и идеологическо фиаско. Територия, която беше сметище за ръждясали, нежелани, стари оръжия, произвеждани в невероятни, циклопски и безсмислени мащаби. Страна на кариери, арсенали, огромна фабрика за скрап, която не можеше да се изхранва сама...

Но това беше половината от проблема. Основната трагедия беше, че и Елцин, и целият народ не чувстваха това. Те вярваха (както и досега), че живеят в могъща и славна страна с наистина неизчерпаеми ресурси на всичко - от хора до земни недра. Държава, която се интересува от всичко, което се случва дори в най-отдалеченото кътче на света. Че има свои "сфери на влияние" и може да обсъжда световните въпроси на равна нога с най-богатите и най-могъщите държави в света. Че тази страна се нуждае жизнено от статута на велика сила, от място в Съвета за сигурност на ООН и от ядрена триада. И всякакви жертви могат и трябва да се правят в името на този статус, защото той е самоцелен.
Всъщност става дума за самовъзприятието на цялата нация и нейния лидер, което е драматично откъснато от реалността и се намира в свят на чиста фантазия. Но в този илюзорен свят живеят не само руските филистери, но и целият властови елит, включително "правителството на младите реформатори". И в действителност този мит беше по-силен от реалността. Всъщност тя самата беше реалност, дори само защото трябваше да се отчита.

[bota156]

"Пакетът включва предложения за изкупуване на животновъдни ферми с високи нива на емисии. Първоначално покупката ще бъде доброволна, но не е изключено да се стигне и до принудителни сделки."

Брей к'ква демокрация, кв'и ценности.
Ние този филм май сме го гледали в България преди 70 години, ама бива ли така в развита Европа?

Дали па западнала европа не следва източна след 70 години следвоенна демоНкраДция

[v_tin]

През тази седмица дойдоха две чакани от румънците новини: първо управляващата трипартийна коалиция обяви, че ще увеличи пенсиите от 1 януари, а два дни по-късно беше потвърдено, че от началото на следващата година ще бъде повишена и минималната заплата.

Правителството и социалните партньори постигнаха съгласие за увеличаване на гарантираната брутна минимална работна заплата от 1 януари 2023 г. на 3000 леи (609 евро), от които 200 леи (40 евро) са освободени от данъци и социални осигуровки, съобщи премиерът Николае Чука след среща на Националния тристранен съвет за социален диалог в четвъртък. В съобщението се отбелязва, че в строителния сектор минималната заплата ще бъде 4000 леи (813 евро).

По този начин правителството спазва традицията от последните години да повишава минималната работна заплата от началото на всяка календарна година. От 1 януари 2022 г. брутната минимална работна заплата беше увеличена на 2550 леи (518 евро) на месец спрямо 2300 леи през 2021 г., тоест увеличение с 10,9 процента. Нетната минимална заплата нарасна от 1386 леи на 1524 леи, напомня изданието Еконмедия. От мярката се възползваха около 1 милион трудещи се в страната.

[mikomikov]

Блумбърг - от кого се финансира в действителност? От рашата, ли? Съзирам дългата ръка на Путин...

САЩ са наши партньори, а Блумбърг изтъкват някакви противодействащи съображения (в линка):

"Една дълга война, която (щяла) да разкрие колко жалко неадекватна (!) е станала отбранителната индустриална база на САЩ..." (цитат!) Автор: Хал Брандс

Тоя, изобщо има ли представа кой му плаща хонорарите и какво пише? А уж е от правилната страна и от нашите!

Защо Блумбърг изтъква някакви "опасения" при по-продължителна война? Нали Украйна печели? Недопустимо е да се омаловажават победите на Украйна от наша (натовска) медия!

https://www.bloombergtv.bg/a/4-anali...medium=Word_pa ge&a mp;utm_campaign=RSS_2019